ИСПОВЕДЬ ПОДПОЛЬНОГО ДЕМИУРГА
Глава первая. Звонок, разорвавший ночь
О, как тяжек был тот звонок, ворвавшийся в кабинет министра финансов подобно удару гильотины! Тени старых фальшивок, словно призраки Лазаря, восстали из праха деноминаций. «Сколько?» — вопрошал голос в трубке, и цифры смешались в адской карусели. Разве не мы, чающие порядка, сами отлили ключ к вратам хаоса?
Глава вторая. Дьявол в мундире Сопротивления
Он родился под звон разбитых витрин Ланцута — Чеслав Боярский, дитя коммерсанта и апокалипсиса. Война, что выжгла Польшу, сделала его офицером без армии, героем Сопротивления без медали. Марсель 1940-го: в портовых кабаках, где пахло ромом и предательством, он ковал бомбы для нацистов. Но разве мог предполагать, что через двадцать лет станет сам подрывником куда страшнее?
«Изобретать — значит бунтовать против Бога», — шептал он, листая в бобиньской конуре патентные отвержения. Двенадцать проектов — двенадцать распятий на Голгофе безвестности. Электробритва, что должна была спасти мир от щетины, стала бритвой Оккама для его совести.
Глава третья. Литургия в подвале
Биде за 200 франков — вот алтарь нового культа! В подвале, где пахло свинцом и отчаянием, рождалось таинство:
- Бумага из тряпья нищеты
- Краски — слёзы невостребованных патентов
- Водяные знаки — профили отвергнутых ангелов
Первая купюра 1950 года — причастие. Продавец гусей, принявший фальшивку, стал первым адептом. «Разве грешно дать голодным хлеба, пусть и отлитого из миражей?» — бормотал Чеслав, запуская станок.
Глава четвёртая. Пляска смерти
К 1954-му золотой дождь омыл их дом в Монжероне. Но совесть, эта проклятая птица, клевала мозг:
- Жена, не спрашивавшая об источнике богатств
- Дети, смеявшиеся под сенью фальшивых люстр
- Сосед Довгье, алчущий падальщик, что разбрасывал купюры по кабакам
Инфляция — Божья кара! Пришлось печатать тысячи, потом пять тысяч. «Мы все фальшивомонетчики, — рыдал он в подвале, — государство штампует пустые обещания, я же лишь... улучшаю дизайн!»
Глава пятая. Гефсиманский сад
Арест. Допросы. Следователи, тыкающие перстами в его творения, как фарисеи в терновый венец. «Почему не могли просто... признать мои патенты?» — выл он в камере, сжимая фотографию детей.
Суд — фарс в трёх актах:
- Прокурор — Пилат, умывающий руки в бюджете
- Бенаму — Иуда, целующий его в лоб ради протокола
- Судья — Каиафа, сравнивающий грехи: «Верзини подделал вдесятеро меньше!»
Приговор: 20 лет. Но разве срок измеряется годами, когда туберкулёз уже грызёт рёбра?
Глава шестая. Последняя купюра
Тюремный лазарет. На койке — скелет с глазами пророка. «Доктор, — хрипит он, протягивая окровавленный платок, — это... водяной знак. Видите? Там... лицо моего сына...»
Утром нашли его окоченевшим. В кулаке — клочок бумаги с номером: 1950.
Эпилог. Икона в архивах
Сегодня в Минфине хранится образец его 100-франковки. Молодые клерки, тайком рассматривая её, шепчут:
- «Да это же шедевр!»
- «Нет, — поправляет старый архивариус, — это кривое зеркало. В нём мы все — фальшивки».
А в Монжероне, говорят, по ночам стучит пресс. Особенно громко — когда правительство объявляет новую деноминацию...